Последнее выступление Владимира Владимировича Маяковского
Выступление было в Плехановской аудитории Института народного хозяйства им. Плеханова. <...>
К началу вечера зал был не полный. Лавут сказал Владимиру Владимировичу, что нужно начинать.
Председательствующий (от общественности института) предоставил слово Владимиру Владимировичу Маяковскому. <...>
Я приготовился записывать все, что успею.
Маяковский поднялся по лесенке на кафедру. Стол, за которым председательствующий, член президиума и я, стоит между кафедрой и дугообразными рядами скамеек. Поэт был высоко над нами.
- Товарищи! - Громыхнул устрашающим низким басом оратор. - Меня едва уговорили выступать на этом вечере. Мне не хотелось, надоело выступать.
Маяковский говорит едко, саркастически и в то же время заявляет:
- Отношусь к вам серьезно. (Смех.) Когда я умру, вы со слезами умиления будете читать мои стихи. (Некоторые смеются.) А теперь, пока я жив, обо мне много говорят всякой глупости, меня много ругают. Много всяких сплетен распространяют о поэтах. Но из всех разговоров и писаний о живых поэтах обо мне больше всего распространяется глупости. Я получил обвинение в том, что я - Маяковский - ездил по Москве голый с лозунгом: "Долой стыд!" Но еще больше распространяется литературной глупости.
С какой меркой подходят к оценке поэта, писателя? Читают Есенина, - мне сие нравится. Читают Блока, - мне сие нравится. Читают Безыменского, - мне сие нравится. Читают других, - мне сие нравится!!
Вот единственная мерка, с которой подходят к оценке поэта.
Все поэты, существовавшие до сих пор и живущие теперь, писали и пишут вещи, которые всем нравятся, - потому что пишут нежную лирику.
Я всю жизнь занимался тем, что делал вещи, которые никому не нравились и не нравятся. (Хохот части слушателей. Реплика: "Теперь нравятся!")
продолжает:
- В царской России были такие условия, такое производство и такой бытовой уклад, которые выращивали поэтов - меланхолических лириков. Колоссальная индустриализация Советского Союза уничтожит всякую меланхолическую лирику. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- О чем я думал в литературе? О том, чтобы уничтожить мелкий индивидуальный вкус обывателя.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Сегодня двадцать лет моей поэтической работы. - Все слушатели долго приветствующе аплодируют.
Маяковский:
- Читаю первое вступление в поэму о пятилетке, "Во весь голос".
Когда Маяковский прочитал строки: "Неважная честь, чтоб из этаких роз мои изваяния высились по скверам, где харкает туберкулез, где б... с хулиганом да сифилис", в аудитории в разных местах - реплики протеста против грубых слов.
Маяковский прерывает чтение. Говорит, что хотел прочитать до конца, но не может: "Не наладились взаимоотношения с аудиторией".
К нам на стол бросают записки. Просят не употреблять грубых слов в стихах. Маяковский на записки не отвечает, он просит:
- Давайте разговаривать!
Никто на трибуну не идет. Просят читать стихи. Поэт читает "Солнце".
Спрашивает:
- Сегодняшняя аудитория, наверное, не бывала на моих выступлениях?
Голоса:
- Не бывали! не бывали!
Маяковский:
- Значит, можно читать все стихи?
Голоса:
Поэт читает "Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру". Дружно аплодируют. Потом большая пауза. Все ждут следующего стихотворения.
Маяковский к аудитории:
- Я очень прошу, чтобы товарищи поразговаривали: кто хочет слова?
Кто-то идет к трибуне. Маяковский сходит с трибуны и скрывается от слушателей за щитом направо от трибуны. Говорит студент Макаров. Он заявляет, что непонятны стихи, помещенные в сборнике "Литература 20-го века".
На трибуне появляется поэт:
- Какие стихи непонятны?
С места кричат:
- "Облако в штанах".
Маяковский читает записку, переданную ему непосредственно из аудитории: "Верно ли, что Хлебников гениальный поэт, а вы, Маяковский, перед ним мразь?" В аудитории сильный шум, некоторые смеются, многие возмущены.
Маяковский:
- Я не соревнуюсь с поэтами, поэтов не меряю по себе. Это было бы глупо. <...> У нас, к сожалению, мало поэтов. На сто пятьдесят миллионов населения должно быть по крайней мере сто пятьдесят поэтов, а у нас их два-три.
Крики:
- Какие? Назовите! Перечислите!
Маяковский:
- Хороший поэт Светлов, неплохой поэт Сельвинский, хороший поэт Асеев.
Голоса:
- Сколько насчитали? Себя исключаете?
Маяковский
- Исключаю.
Много возгласов, вопросов о Демьяне Бедном.
Маяковский:
- Многие считают, что поэт тот, кто пишет лирические стишки, поэтические картинки. А Демьян Бедный пишет агитки, политические вещи.
Слово получает Зайцев.
Маяковский предупреждает:
- Мы разговаривать будем так: товарищ выступает, и я сразу буду на выступление отвечать.
Маяковский сходит вниз, садится на ступеньку трибуны, сидит с закрытыми глазами, прислонившись к стенке, едва видимый некоторым из публики. Мне стало страшно. Владимир Владимирович не держится на ногах и не просит принести стул. Я хотел принести стул, но посчитал неудобным бросить обязанности ведущего протокол. Я подумал: "Вот она, голгофа аудитории".
Зайцев:
- Товарищи! Рабочие не понимают Маяковского из-за маяковской манеры разбивать строчки.
На трибуне поэт. Он отвечает наглецу:
- Лет через пятнадцать-двадцать культурный уровень трудящихся повысится, и все мои произведения станут понятны всем.
Поэт уступает место следующему наглецу из студентов, Михееву. Этот говорит:
- Пусть Маяковский докажет, что его через двадцать лет будут читать. (Смех.) Если товарищ Маяковский не докажет этого, не стоит заниматься писанием.
Председательствующий передает поэту записку. Маяковский читает: "Какова идея стихотворения "Солнце?"
Ответ:
Михеев, стоящий на лесенке трибуны:
- Как безрадостную?
Следующий оратор, кажется Макаров:
- Маяковский поэт. А я - люблю поэзию. Люблю читать стихи. Я люблю всех поэтов, могу читать любого. (Смех.) Маяковского я не мог читать ни в какой аудитории. (Слушатели шумят. Шум увеличивается.) Тише, товарищи! Тише! Да, не мог читать. А я - ничего декламирую...
Слушатели смеются, шумят, говорить не дают. Болван онемел, но с трибуны не сходит.
Из последних рядов женский голос нахально и пискливо:
- А что вы написали о Ленине?
Еще голос:
- Прочтите "Мы не верим".
Поэт опять на трибуне. Распростер правую руку над нами. Обращается к слушателям:
- Тихо, товарищи!
Вытесняет предыдущего оратора, пытавшегося говорить, объявляет:
- Я читаю о смерти Ленина.
Излагает план поэмы и начинает читать со слов: "Если бы выставить в музее плачущего большевика..." - читает до конца. Читает с потрясающей силой. Слушатели отвечают бурными аплодисментами. Все взволнованы.
Вытесненный с трибуны болван появляется снова и заявляет:
Поэт, потрясенный наглой брехней, опять вытесняет наглеца и взволнованно заявляет:
- Предыдущий оратор говорил глупости: за сорок пять минут я ничего не говорил о себе.
Голос:
- Надо доказать.
Поэт предлагает поднять руки тем, кто не понимает его стихи. Поднимают приблизительно двадцать пять процентов слушателей.
Я не успеваю записывать.
Поэт читает записку и заявляет:
- Мне говорят, что я не пишу о деревне, о колхозах. Если бы вы читали газеты, прочли бы "Урожайный марш" и "Марш двадцати пяти тысяч". Беда не в том, что я не пишу о колхозах, а в том, что о них не пишет никто. (Смех.)
Слово получает студент Честной:
- Многие отнекиваются от Маяковского словами "непонятен". Для меня Маяковский не непонятен, а не воспринимаем. (Смех.) Я считаю, что Маяковский прав, что его будут понимать через более или менее продолжительный промежуток времени, через десятилетия.
Слово получает студент Крикун (оратор пьяный):
- Как отсталые рабочие воспринимают реконструкцию народного хозяйства и прежде всего той промышленной единицы, в которой они сами работают? Инертно, с некоторым сопротивлением. Реконструкцию литературы, которую производит Маяковский, воспринимают инертно, консервативно, в штыки. Ориентация писателя должна быть на пролетариат. У Маяковского правильная ориентация. Но Маяковский делает перегибы в своей работе, как партийцы в своей политической деятельности. Есть у Маяковского стихотворение, в котором на полутора страницах повторяется тик-так, тик-так.
Поэт порывисто бросается на трибуну и протестующе, с яростным гневом заявляет:
- Товарищи! Он врет! У меня нет такого стихотворения! Нет!!
На трибуне оба оратора. Пьяному студенту Крикуну еще удается крикнуть:
- Читаемость Маяковского слаба, потому что есть в работе Маяковского перегибы.
- Я хочу учиться у вас, но оградите меня от лжи... Чтобы не вешали на меня всех дохлых собак, всех этих "стихов", которых у меня нет. Таких стихов, которые приводили сейчас, у меня нет! Понимаете? - Нет!! (Аплодисменты.) Я утверждаю, что вся моя поэзия такая же понятная, как поэма "Владимир Ильич Ленин"!
Опять слово просит Макаров. Он приводит примеры непонятных стихов:
1. "Вывескам":
Читайте железные книги!
Под флейту золоченой буквы
полезут копченые сиги
и золотокудрые брюквы.
А если веселостью песьей
закружат созвездия "Магги" -
бюро похоронных процессий
свои проведут саркофаги.
2. "А вы могли бы?" (Читает все стихотворение.)
3. "А все-таки". ("Все эти, провалившиеся носами, знают: я - ваш поэт".)
4. "Война объявлена":
Морду в кровь разбила кофейня,
зверьим криком багрима:
"Отравим кровью игры Рейна!
"
- Имеет ли все это отношение к революции? Все написано о себе. Все это непонятно.
Поэт опять на трибуне:
- Это написано в тысяча девятьсот девятом и тысяча девятьсот десятом годах. Вырывать куски, строчки из контекста и этим доказывать непонятность - значит заниматься демагогией. Возьмите, например "... но паразиты - никогда..." Что это значит? Какие насекомые - блохи, клопы? Что они "никогда"?! Это не имеет никакого отношения к борьбе пролетариата с капиталом, потому что это вырвано из контекста.
Поэт читает стихотворение "А вы могли бы?" и говорит, что "это должно быть понятно каждому пролетарию. Если пролетарий этого не поймет, он просто малограмотен. Нужно учиться. Мне важно, чтобы вы понимали мои вещи".
Поэт ждет новых реплик, выступлений. Слушатели молчат.
Поэт:
- Почему вы молчите?
Никто не отвечает и не просит слова.
Поэт:
- Если вы замолчали, значит, стало понятно. Я прочту из "Хорошо!".
Принимают очень хорошо.
К поэту подходит еще один студент. Он жалуется на непонятность стихотворения. Маяковский тихо спрашивает: какое стихотворение, где напечатано?
Маяковский обращается к аудитории:
- Товарищи! Выясняется: стихотворение, которое непонятно, не мое, а Хлебникова. (Хохот, аплодисменты.) Так всегда бывает: или не мое стихотворение, или так вырван кусок, что получается бессмыслица.
Маяковский с возмущением колет клеветников и невежд остротами, которые я не успеваю записывать.
Из последних рядов раздается женский крик.
(Смех.)
Студентка вскакивает и что-то тараторит, кривляясь. Весь шум перекрывают громовые раскаты баса. Я уже больше не могу писать. Смотрю то вверх на оратора, то в аудиторию. Спрашиваю Бессонова: что делать, как успокоить Владимира Владимировича.
Общий накал увеличивается. Кто-то пытается что-то кричать. Та же студентка протестующе машет рукой.
Маяковский:
- Не машите ручкой, от этого груши с дерева не ссыпятся, а здесь человек на трибуне.
Дальше цитатами из выступлений студентов он доказывает их безграмотность в поэзии, говорит с большой обидой на упреки:
- Я поражен безграмотностью аудитории. Я не ожидал такого низкого уровня культурности студентов высокоуважаемого учреждения.
Из первого ряда (за моей спиной) очкастый кричит:
- Демагогия!
Маяковский, обращаясь в сторону крика:
- Демагогия?! - Обращаясь к аудитории: - Товарищи! Это демагогия?!
Очкастый не унимается, он встал и кричит:
- Да, демагогия.
Я в отчаянии схватил со стола пустой графин и бросился к выходу. Лавут меня остановил. Я ему поверил, что так бывало на выступлениях Маяковского и Маяковский всегда побеждал.
Маяковский, перекинувшись через край трибуны, с ненавистью смотрит на кричащего идиота и со всей страшной силой голоса приказывает:
- Сядьте!!
Идиот не садится и орет.
Большой шум в аудитории. Все встают.
Все притихли. Садятся. Владимир Владимирович очень устал. Он, шатаясь, спускается с трибуны и садится на ступеньки. Полная тишина.
Он победил.
Председательствующий:
- Есть предложение разговоры прекратить и читать стихи.
Просит читать "Левый марш".
Маяковский читает. Начинает с необычайной разбивкой первой строки:
Ррраз-
ворачивайтесь
в марше!
Принимают хорошо. Бурные аплодисменты.
- Этот марш вдохновлял матросов, когда они штурмовали капитал.
И еще говорит о своих любимых строчках, которые распевали красногвардейцы, когда шли на штурм Зимнего.
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит, буржуй.
- Товарищи! Сегодня наше первое знакомство. Через несколько месяцев мы опять встретимся. Немного покричали, поругались. Но грубость была напрасна. У вас против меня никакой злобы не должно быть. А теперь, товарищи, дадим слово товарищу Бессонову. Послушайте его.
Владимир Владимирович у выходной двери в аудитории одевается.
Бессонов говорит о выставке, об Ударной бригаде. Маяковский старается незаметно уйти. Вместе с ним уходит четверть аудитории.
Бессонов говорит об отчете поэта перед активом комсомола Красной Пресни...
Вдруг возвращается Лавут. Оказывается, Владимир Владимирович забыл палку. Лавут потом говорил, что этого никогда не случалось.
"Мы, комсомольский актив Краснопресненского района, заслушав отчет Владимира Владимировича Маяковского о двадцатилетней работе, присоединяемся к следующим предложениям Ударной бригады, принятым на собрании читателей в Клубе писателей 15 февраля 1930 года, и утверждаем следующие предложения:
1. Передать выставку "20 лет работы Маяковского" в союзные республики.
2. Перевести произведения Маяковского на иностранные языки и языки нацменьшинств.
3. Издать произведения Маяковского в дешевой библиотеке Гиза. Причем рабочая редакция "Комсомольской правды" предлагает издать в серии "Копейка".
4. Просить Публичную библиотеку им. Ленина организовать снабжение районных библиотек книгами Маяковского.
5. Составить программу изучения произведений Маяковского для средней школы и вузов.
6. Обратиться к композиторам с просьбой написать музыку к маршам и песням Маяковского.
7. Маяковскому - читать свои новые произведения на активе комсомола Красной Пресни.
8. Просить Маяковского принять участие в налаживании работы рабочих литкружков.
10. Поручить Дому комсомола совместно с Литературным музеем издать сборник критических материалов - критику читателя и марксистские исследования произведений поэта.
11. Просить Народный комиссариат просвещения поставить перед Совнаркомом вопрос о присвоении Маяковскому звания народного поэта Республики".
Резолюцию ставят на голосование.
За - большинство, но не все.
Примечания
Славинский Виктор Иванович (1906-1951) - фотокорреспондент; один из активных членов "Бригады Маяковского", организатор выставки Маяковского в Доме комсомола Красной Пресни.
Воспоминания печатаются впервые по авторизованной машинописной копии, хранящейся в БММ. Там же хранятся: черновая рукопись с подписью "Секретарствующий на вечере Маяковского в Институте им. Плеханова 9 апреля 1930 года (Москва) В. Славинский", беловая рукопись с поправками. Основная часть рукописи - запись выступления Маяковского и реплик слушателей, воспроизведенная В. Славинским по протоколу, который он вел, во всех трех источниках текста совпадает. Оригинал протокола не сохранился.
Маяковский приехал на вечер, как пишет Славинский, совершенно больной. На его вопрос: "Как здоровье ваше, товарищ Маяковский",- он с горечью ответил: "Плохо. Болею. Грипп". Тусклый свет в аудитории раздражал поэта. Студенты собирались медленно. Маяковскому пришлось ждать, пока соберется достаточно публики. Чтобы отвлечь поэта, Славинский стал рассказывать ему, что видел его портрет, отпечатанный для февральского номера журнала "Печать и революция", и помещенный под портретом текст приветствия Маяковскому в связи с 20-летием его творческой и общественной деятельности, Славинский обещал принести Маяковскому портрет на следующее его предполагаемое выступление - в университете 11 апреля.
О том, что портрет с приветствием был изъят из отпечатанного тиража журнала, Славинский, видимо, не знал. Но факт этот был Маяковскому уже известен, и новое напоминание о нем только усугубило нервное, болезненное состояние поэта и, несомненно, сказалось на том раздраженном тоне, которым он начал свое выступление.
Об истории изъятия портрета Маяковского из февральского номера журнала "Печать и революция" за 1930 г. см. сообщение тогдашнего сотрудника журнала Р. Бершадского, сделанное им при передаче в БММ оттиска портрета - сб. "Владимир Маяковский", сб. 1, М. -Л. 1940, стр. 321.