Детство и юность Владимира Маяковского
Из воспоминаний матери
Памяти моего сына
Володя с четырех лет полюбил книги. Он часто просил меня читать ему. Если я была занята и не могла читать, он расстраивался, плакал. Тогда я бросала все дела и читала ему - сначала сказки, а затем басни Крылова, стихотворения Пушкина, Некрасова, Лермонтова и других поэтов. Читала я ему ежедневно.
Сказки его занимали недолго - он просил прочесть что-нибудь "правдушное". Особенно любил Володя стихи. Те, что ему нравились, он просил прочесть два-три раза, запоминал с моих слов и хорошо, выразительно читал наизусть.
Я ему говорила:
- Володя, когда ты научишься читать, тогда не нужно будет просить кого-нибудь - будешь читать сам сколько захочешь.
Игры ему придумывала сестра Оля. Она была старше брата на три года и относилась к нему ласково и заботливо. Володя во многом подражал ей: например, Оля забирается на дерево - и он пытается залезть.
В это время мы жили в Грузии, в селе Багдади, в багдадском лесничестве. Мы приехали туда в октябре 1889 года из Армении, где жили сначала в селе Караклисе, а затем в селе Никитенке Александропольского лесничества, бывшей Эриванской губернии. Мой муж, Владимир Константинович, был лесничим.
С нами приехал уроженец Дагестана лезгин Имриз Раим-Оглы. Он знал русский язык и поступил служить объездчиком. Объездчики охраняли отдельные участки лесничества. В багдадском лесничестве их было восемнадцать человек. Все, кроме Имриза, грузины.
Багдадское лесничество занимало большое пространство. Вокруг высокие горы, покрытые густым лесом разных пород. В лесу много зверей: оленей, джейранов, медведей, диких кабанов, лисиц, зайцев, белок - и множество птиц.
Объездчики иногда приносили маленьких зверей и птиц. Володя очень любил животных. Любовь к животным сохранилась у него на всю жизнь.
В то время Багдади было глухим селом. Там не было ни школ, ни учителей, ни врачей. Как и все окружающие, в трудном положении оказались и мы.
Заболели скарлатиной дети - Люда и Костя. Нужно было ехать двадцать семь километров в город Кутаис - за доктором.
Имриз, видя наше волнение, предложил привезти врача.
Тогда не было автомобилей, и между Кутаисом и Багдади ходили дилижансы - большие, на двенадцать человек, экипажи, запряженные четверкой лошадей. Дилижанс отходил только утром. Дети чувствовали себя очень плохо, и Имриз ушел ночью пешком на станцию Рион, находившуюся в двенадцати километрах от Багдади. Поездом доехал он до Кутаиса и оттуда на извозчике утром привез врача.
Болезнь протекала в тяжелой форме. Трехлетний Костя не перенес ее.
Очень плохо было с ученьем детей. Старшую дочь, Люду, отвезли в Тифлис. Там жили наши родственники, но Люде у них негде было поместиться. Пришлось устраивать ее в закрытое учебное заведение. В нем она училась и жила. Тяжело было это и для нас, и особенно для нее - вдали от родного дома, в казенной обстановке с особым режимом. Хорошо, что родственники навещали ее. Особенно заботился о ней дядя, Михаил Константинович Маяковский.
В Багдади зимы настоящей не было. Шли дожди, падал мокрый снег, дул сильный ветер. Ночи были темные.
Лес был от нашего дома очень близко, а дома построены на большом расстоянии друг от друга. Соседей близко не было.
К дому подкрадывались шакалы. Они ходили большими стаями и визгливо завывали. Вой их был страшен и неприятен.
Я тоже впервые здесь услыхала этот дикий, с надрывом вой. Дети не спали - боялись, а я их успокаивала:
- Не бойтесь, у нас хорошие собаки и близко их не подпустят,
В зимние каникулы мы устраивали елку. Имриз выбирал в лесу и привозил в дом большую, красивую елку, помогал украшать ее. Приезжала из Тифлиса Люда, а из Кутаиса - родственники и знакомые с детьми.
Для детей это был настоящий праздник. Вместе со взрослыми они встречали Новый год, им разрешали в эту ночь ждать двенадцати часов.
Дети нетерпеливо посматривали на стрелки часов. Когда стрелка подходила к двенадцати, детям наливали лимонаду, а взрослым - вина и торжественно всех поздравляли с Новым годом. Освещенная елка и сладкий пирог в этот вечер казались особенными.
Каникулы проходили быстро, и наступало время занятий. Все уезжали, и мы вновь оставались одни.
... Ранняя весна. Тепло. Цветут фиалки и розы. Фруктовые деревья покрываются белыми и розовыми цветами, а гранатовые - красными. Чистый весенний воздух, ясное голубое небо. Дом освещен солнцем.
Дети рано просыпаются и говорят:
- Папа встал, открыл окна и уже разговаривает по-грузински с пришедшими за билетами на рубку леса крестьянами. Давайте одеваться и пойдем в сад.
В семь часов на балконе пили чай, и у взрослых начиналась трудовая жизнь. А Оля и Володя придумывали какие-нибудь развлечения или уходили к речке. Там Володя бросал камни в воду и обычно говорил:
- Я левой рукой бросаю, а они дальше летят...
В раннем детстве он больше владел левой рукой, а когда подрос - одинаково правой и левой.
На берегу речки Оля и Володя брали серую глину и делали из нее на балконе разные фигурки. Когда глина высыхала, фигурки распадались.
Любили дети по вечерам сидеть с папой на ступеньках балкона и петь. Он их обнимал, и они хором пели русские песни: "Румяной зарею покрылся восток", "Как ныне сбирается вещий Олег", "По синим волнам океана", "Есть на Волге утес", "Укажи мне такую обитель", "Я видел березку", украинскую песню "Баламутэ, выйды з хаты", грузинскую "Сулико" и другие песни, которые знали дети.
Это была для него передышка - он начинал работать с шести часов утра и работал до двенадцати часов ночи.
В Багдади все жители были грузины, и только одна наша семья - русская. Дети играли с соседскими детьми и учились грузинскому языку. Оля подружилась с девочкой Наташей Шарашидзе. Они разговаривали по-грузински, и от них выучился грузинскому языку Володя.
Дети знакомятся и сближаются всегда скорее, чем взрослые...
Нужно было внимательно следить, чтобы у детей не появлялись плохие черты характера и привычки. Я старалась направлять их на лучший путь, терпеливо и спокойно объясняла им все, оберегала от плохих влияний.
Наступили летние каникулы 1898 года. Приехала Люда, почти взрослая. Она хорошо рисовала, и когда садилась рисовать, к ней присоединялись Оля и Володя.
Люда читала вслух книги, стихи, гуляла с младшими.
Кроме нее, приезжали на лето племянницы Саша и Леля Киселевы и их брат, Миша.
В июле у нас в семье большой праздник.
Володя родился в день рождения отца - 7 июля (по новому стилю 19 июля) 1893 года, - поэтому его и назвали Владимиром. Праздновали рожденье Володи и отца в один день.
К нам приезжали гости - родственники и знакомые с детьми. Имриз старался к этому дню настрелять дичи, а в день приезда гостей из Кутаиса он празднично одевался и вместе с детьми ходил встречать гостей, приезжавших в дилижансе. В этот день всегда было шумно, весело и радостно.
Нас навещали родные и знакомые. Знакомство у нас было многонациональное: грузины, армяне, поляки. В то время Польша входила в состав Российской империи. Молодежь, оканчивавшая высшие учебные заведения в Варшаве и Петербурге, частично направлялась служить на Кавказ, в города Тифлис и Кутаис и в селения. В грузинском селе Багдади были молодые поляки-юристы. Они хорошо говорили по-русски и работали в суде переводчиками с грузинского языка на русский. Они бывали у нас, отношения с ними установились хорошие. Из Кутаиса к нам также приезжали знакомые поляки. Гости чувствовали себя у нас хорошо и свободно, пели русские, украинские и грузинские песни; поляки танцевали, польские танцы.
7 (19) июля 1898 года Володе исполнилось пять лет, он получил много подарков. К этому дню Володя выучил стихотворение М. Ю. Лермонтова "Спор", хорошо и очень выразительно прочитал его наизусть - конечно, не до конца, однако довольно много строф для пятилетнего мальчика:
Как-то раз перед толпою
Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою
Был великий спор.
"Берегись! - сказал Казбеку
Седовласый Шат:
Покорился человеку
Ты недаром, брат!
Он настроит дымных келий
По уступам гор;
Загремит топор.
И железная лопата
В каменную грудь,
Добывая медь и злато,
Врежет страшный путь!
Уж проходят караваны
Через те скалы,
Где носились лишь туманы
Да цари-орлы.
Люди хитры! Хоть и труден
Первый был скачок,
Берегися! многолюден
И могуч Восток!"
Володино чтение хвалили.
Память у него была очень хорошая - он запоминал много стихов. Особенно ему нравилось стихотворение А. Н. Майкова "Пастух":
Был суров король дон Педро,
Трепетал его народ,
А придворные дрожали,
Только усом поведет...
"Москва":
Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады, и деревни,
И палаты, и дворцы!..
В Багдади в то время не было никаких культурно-просветительных организаций и учреждений для детей. Это сейчас дети Советского Союза имеют детские площадки, библиотеки, кино, театры, Дворцы пионеров, парки культуры, стадионы, а тогда им самим приходилось находить занятия и развлечения.
Володя и Оля любили ходить в горы, в лес, купаться в речке, особенно любили бывать на водяных мельницах. Там они смотрели, как крестьяне мелют кукурузное зерно, как водопадом, с шумом, спадает вода. Знакомились и разговаривали по-грузински с крестьянами и их детьми.
В лесничестве обычно бывало много дела. Ранним утром приходили крестьяне за билетами на порубку леса. Большой двор наполнялся людьми, приезжали с участков объездчики. Около дома стояли арбы - местные повозки на двух колесах, запряженные волами.
У отца было много разъездов по лесничеству. Случались пожары, появлялся в лесу червяк-короед, - нужно было принимать меры. Заготовляли семена деревьев разных пород и отсылали их в Россию.
В 1899 году мы поселились в каменном доме. Место это, где был расположен дом, называлось "крепостью", но от старинной крепости остался только вал вокруг дома и ров, заросший кустарником.
Наша квартира находилась в верхнем этаже, а в нижнем был подвал хозяина, где приготовляли и хранили вино. Нас угощали свежим виноградным соком, который по-грузински называется маджари.
Во двор выставляли пустые кувшины для хранения вина - в Грузии их называют чури,- такие большие, что в них свободно помещался рабочий, чистивший и промывавший эти кувшины.
Когда эти чури лежали на земле боком, в них залезал Володя и говорил сестре:
- Оля, отойди подальше и послушай, хорошо ли звучит мой голос.
Он читал стихотворение "Был суров король дон Педро...". Чтение получалось звучное и громкое.
В это время Володе было шесть лет.
Для хранения вина кувшины зарывались в землю. Однажды в крепости копали яму для чури. Нашли старинную монету и решили, что в давние времена, вероятно, здесь были зарыты драгоценности. Володя и Оля заинтересовались этим рассказом, взяли ножи и долго копали ямки. Выкопали несколько ямок и убедились, что никаких кладов там нет. Но какую-то старинную монету они все-таки нашли и были горды и довольны.
Володя был еще маленьким, но любил общество взрослых. Они с ним занимались, читали, разговаривали, играли. Володя любил участвовать в играх взрослых.
Помню, игра была такая: играющий начинал читать стихотворение, затем, не окончив, обрывал чтение и бросал платок кому-либо из играющих. Тот должен был закончить стихотворение. Володя принимал участие в игре наравне со взрослыми. Или затевалась игра на придумывание возможно большего количества слов на какую-либо букву. Когда взрослым уже надоедала игра и они затруднялись называть слова, Володя все еще энергично продолжал придумывать. Эта игра его очень увлекала.
Володя часто проявлял настойчивость и умел заставить взрослых подчиниться его желанию продолжать игру. Причем в таких случаях всю организацию игры он обычно брал на себя, склоняя на свою сторону даже тех, кто уже устал и не хотел больше играть.
вниманием и любовью относился к Володе.
Летом у нас всегда было много учащейся молодежи. Устраивали прогулки в лес и в горы. Володя не отставал и взбирался на горы вместе со взрослыми. Вечером небо покрывалось миллионами ярких звезд. Летали жучки-светлячки, похожие на летающие звездочки. Володя ловил их, рассматривал, почему они светят. Носились летучие мыши.
После знойного дня наступал прохладный вечер. Дул свежий ветер из ущелья. Спать никому не хотелось. Придумывали игры, пели хором кто как мог, взрослые и дети. Кругом - тишина, и слышно только журчанье и плеск реки.
В Багдади протекает быстрая речка Ханис-Цхали. В ней ловилась вкусная рыба форель, и мы часто ее ели.
Обычно с утра к дому подъезжали объездчики. Володя бежал им навстречу, они сажали его на лошадь, и он въезжал во двор.
Имриз часто доставлял ему это удовольствие: брал за уздечку лошадь, на которой сидел шестилетний Володя, и водил ее по двору, и таким образом выучил его ездить верхом на лошади.
По соседству с нами находились большие виноградники - там женщины собирали виноград и приглашали Володю и Олю. Они говорили: "Русские дети, а как хорошо говорят по-грузински!" - и угощали их виноградом, а Володя и Оля помогали собирать его.
Время сбора винограда было всегда праздником в селе Багдади: это район хороших сортов винограда.
Каждое лето во время каникул мы всей семьей выезжали в глубь лесничества - на Зекарские минеральные воды. Там в узком ущелье были построены деревянные бараки, заменявшие гостиницу. Мы занимали две большие комнаты.
В ущелье пахло серой. Мы поднимались выше, на полянку, покрытую сочной травой и цветами, и там дышали свежим воздухом, играли в крокет. Устраивали прогулки в лес с большой компанией учащихся. После прогулки с удовольствием ужинали в лесу, расстелив на траве скатерть. Какими вкусными казались грузинский сыр, яйца, холодная баранина и огурцы!
В горах, как только заходит солнце, быстро темнеет. Возвращаться приходилось с факелами, которые освещали путь. Володя старался быть около Миши.
Провожали нас Имриз и два других объездчика с ближайшего участка.
Было темно и жутко в высоких горах: стояла полная тишина и только шумела река. Случалось, по дороге переползали змеи, мы боялись на них наступить. В этой тишине и темноте мы пели песни, которые эхом отдавались в лесу.
Летом все хорошо поправлялись на чистом воздухе, вдоволь питались фруктами.
Осенью 1899 года Оля уехала с Людой в Тифлис и поступила в то же учебное заведение, где училась сестра. Володя очень скучал - он привык быть вместе с Олей.
Зимой становилось пусто, скучно, спасали только книги и журналы. Мы выписывали постоянно "Ниву" с приложениями классиков - этих книг набралось много, - журналы "Вокруг света" и "Юный читатель". Один год получали журнал "Родина". Володю этот журнал заинтересовал тем, что там были юмористические картинки, карикатуры и шарады. Володя раскрывал журнал и, - не умея читать, звал Олю прочесть. Но этот журнал оказался реакционного направления, и больше мы его не выписывали.
Володе семь лет. Он уже хорошо читает и начал готовиться к поступлению в гимназию. Он выучился ездить верхом на лошади, и папа брал его с собой в разъезды по лесничеству. Я очень беспокоилась, так как дороги были опасные, но объездчики мне говорили: "Мы будем за ним смотреть".
В лесу, на одном из участков лесничества, Володя впервые увидел электрический свет. Он был в восторге. Там, в ущелье, расположился завод, где распиливали доски и делали клепки для бочек. Позднее инженер пригласил нас осмотреть этот завод. Мы пробыли на нем весь день, а вечером выехали при электрическом освещении.
Читать по азбуке Володю никто не учил. Неожиданно для всех, когда ему было около шести лет, он незаметно выучился читать. Однако собственное чтение казалось ему очень медленным, и он просил взрослых читать ему вслух.
"Птичница Агафья", о которой он пишет в своей автобиографии, была первой книгой, которую Володя сам взял из шкафа читать.
"Дон-Кихот" - ему очень понравилась. Об этом он также говорит в автобиографии 1.
Писал Володя еще плохо, арифметику тоже знал плохо. Нужно было серьезно начать подготовку в гимназию.
В Багдади учителей не было - мне пришлось переселиться с сыном в Кутаис. В Багдади остался Владимир Константинович и с ним моя мать, Володина бабушка.
Поселились мы у нашей хорошей знакомой, Юлии Феликсовны Глушковской. Она давала уроки и занималась с Володей.
Володя с удовольствием учился у нее. Она умело подходила к детям, ласково к нему относилась. Много с Володей читала и умела его заинтересовать занятиями.
Но в Кутаисе не было свободы и простора: маленький дворик, высокий каменный забор; ворота запирались и днем. На улицу выбегать нельзя было - запрещалось. Хозяин оберегал свое хозяйство - боялся, чтобы кто-нибудь не вошел во двор и не стащил вещи, которые лежали во дворе. Калитка тоже запиралась. У калитки был приделан колокольчик, и когда звонили - хозяин или кто-нибудь из семьи открывал ее. Таков был порядок.
В комнатах с крашеными натертыми полами нужно было ходить по узким дорожкам, разостланным по всему дому.
Хозяин, старый ветеринарный врач, был придирчив и груб. Он покрикивал на Володю: "Ходишь по полу и не видишь, что постланы дорожки! Ты не в лесу!"
В окне комнаты, где занимался Володя, висела клетка с канарейкой. Володя с грустью посматривал на нее, так как до этого видел только свободно летающих птиц, поющих в лесу.
Володя дружил с сыном Юлии Феликсовны, который был на восемь лет старше него. Старший товарищ часто брал с собой Володю, и они уходили гулять по городу.
По субботам приезжал из лесничества отец и старался доставить удовольствие мальчикам: угощал их сладостями в кондитерской, иногда водил в цирк, ездил с ними за город на извозчике.
В это время наша семья жила в трех местах. Всем было тяжело, но другого выхода не было - нужно было дать детям образование.
На зимние каникулы все съезжались в Багдади и там хорошо, дружно и весело проводили время; так же проходили и весенние каникулы.
Весной 1901 года Люда кончила семь классов. По случаю окончания ею курса мы решили всей семьей поехать в Сухум, где жили знакомые Туркия, родители подруги Люды. Они пригласили вас к себе погостить.
Мы доехали до Батума поездом, а оттуда в Сухум - пароходом.
Погода стояла хорошая, солнечная. Черное море было тихое, красивое. Солнце как будто опускалось в воду, и отражение лучей в море представляло чудесное зрелище.
Это путешествие доставило всем большое удовольствие, особенно впечатлительному и любознательному Володе. Он был одет в матросский костюм, оживленно разговаривал с пассажирами, капитаном, матросами. Мы не могли уследить за ним, так быстро он бегал по пароходу. Ему хотелось все увидеть, все осмотреть.
В Сухуме тогда пароходы не подходили к пристани. Нас встретила семья Туркия. Они на лодке подплыли к пароходу и забрали нас.
Привяли нас в Сухуме очень хорошо. Мы много гуляли, осматривали город.
Володю заинтересовал маяк. Ему объяснили устройство и назначение маяка: он далеко светит и указывает путь морякам. Володя поднялся наверх и сказал Оле:
Маяк произвел на Володю такое сильное впечатление, что впоследствии, став поэтом, он написал для детей книжку "Эта книжечка моя про моря и про маяк". В конце книжки он обращается к детям со словами:
- Дети,
будьте, как маяк!
Всем,
кто ночью плыть не могут,
освещай огнем дорогу.
Сам он с детства мечтал жить так, чтобы своими делами освещать людям путь к светлому будущему.
Ему было приятно, когда школьные товарищи, сокращая фамилию, называли его "Володя Маяк".
Обратный путь из Сухума в Батум мы совершили также морем. Была сильная качка, и волны заливали пароход. На детях качка не сильно отразилась, их очень интересовало бурное море. Я же весь путь пролежала в каюте, и мне было плохо. В Батум приехала больная.
Люда после хорошо и интересно проведенного лета уехала в Тифлис - заканчивать последний, восьмой, педагогический класс.
Я переехала с младшими детьми в Кутаис. Олю перевели в Кутаисскую гимназию, а Володя продолжал подготовительное обучение.
В эту зиму занималась с ним очень хорошая молодая учительница Нина Прокофьевна Смольнякова. У нее был еще один ученик - тоже Володя; он приходил к нам, и Нина Прокофьевна занималась с ними вместе. Наш Володя учился усердно, проявляя большие способности и любознательность.
В конце декабря Володя заболел дифтеритом. Ему сделали прививку и предохранительную - Оле. К нему никто не заходил. За ним ухаживала я.
Когда Володе стало лучше, около его кровати поставили елку. Но это его не развлекало, ему хотелось поскорее встать.
На праздничные каникулы приехали Люда из Тифлиса и папа из Багдади. Все же было невесело: беспокоились за Володю.
В мае 1902 года Володя держал экзамены в гимназию.
Я сшила ему синие длинные суконные штаны, белую матросскую рубашку, пришила на рукав синий якорь и купила матросскую бескозырку с лентой и надписью: "Матрос". Володе очень нравился этот костюм.
Экзамен в приготовительный класс выдержал он отлично, только неправильно объяснил священнику-экзаменатору, что такое "око". Он не знал, что глаз по-церковнославянски называется "око", и сказал: "три фунта". "Ока" - по-грузински мера веса, равная трем фунтам.
В последний день экзаменов у Володи повысилась температура, он заболел брюшным тифом. Я осталась с ним в Кутаисе, а Люда и Оля уехали в Багдади, к отцу.
Анютой.
Доктор приходил к Володе два раза в день и принимал все меры, чтобы помочь ему. Он говорил: "Если нужна будет помощь - приходите за мной даже ночью".
Володе давали только суп из курицы, а когда ему стало лучше и захотелось есть, он попросил:
- Я хочу курицу! Пойдите к доктору.
Было двенадцать часов ночи, но Володя настойчиво просил пойти.
- Ведь доктор сказал, что к нему можно приходить и ночью!
Лежать Володе не хотелось. Он был очень подвижной и нетерпеливый. Все время просил читать ему.
Наконец Володе стало лучше. Пришел врач и разрешил ехать в Багдади.
- Но только беречься, не пить сырой воды!
Эти слова Володя запомнил навсегда. В Кутаисе не было водопровода и жители пили воду из реки Рион, отстаивая ее квасцами. Мы всегда пили в Кутаисе кипяченую воду; Володя, вероятно, напился сырой воды вне дома.
В Багдади за лето Володя хорошо поправился.
Осенью вся наша семья, кроме отца, переехала в Кутаис. Взяли с собой больную бабушку, Евдокию Никаноровну, мою мать. Приехала Люда, закончив восьмой класс.
Володя надел гимназическую форму и 1 сентября пошел, в гимназию, в которой учились раньше отец и дядя. Оля перешла во второй класс. Во вторую половину учебного года Люда решила поступить в школу учительницей, и отец устроил ее на работу.
В нашей дружной семье не хватало только отца. Ему пришлось одному жить в лесничестве. Он очень скучал без детей, и приезд его в Кутаис был настоящим праздником. Приходили родственники, знакомые. Отец любил, чтобы в короткие дни его приезда дети были дома. Он старался доставить им возможно больше удовольствий, со старшими ходил в театр и на вечера.
Володя и Оля учились хорошо, получали пятерки.
В гимназию их провожала маленькая собачка Угрюм. Она хорошо знала дорогу и всегда возвращалась домой. Но случилось, что она на несколько дней пропала. Володя и Оля расстроились, всюду ее искали и очень обрадовались, когда она вернулась.
Все мы очень любили животных.
По возвращении Люды из Тифлиса в доме стало веселее. К ней приходила молодежь, окончившая средние учебные заведения, студенты. Читали, спорили, танцевали, веселились. К Оле и Володе тоже приходили учащиеся.
Жили мы в доме Читава, недалеко от госпиталя и казарм Куринского полка. Квартира была хорошая. Купили у знакомых рояль, и Оля училась музыке. К ней приходила учительница.
Новый, 1903 год встречали в Кутаисе. Собралось много молодежи, родственников. Устроили елку. Знакомые пианистки играли на рояле, все танцевали, играли в разные игры.
Праздники проходили быстро.
В будни все занимались своими делами, много читали. Мы получали произведения Горького, Чехова, Короленко и других новых писателей. Новинки интересовали всех. Читали журналы, газеты. Обсуждали, спорили, говорили о литературе и политических событиях.
В этот год весной от болезни сердца умерла Володина бабушка, Евдокия Никаноровна Павленко.
На лето мы все переехали в Багдади, где было легко и привольно.
В это лето Володя особенно много читал и увлекался астрономией - приложением к журналу "Вокруг света" была дана карта звездного неба. По вечерам Володя любил ложиться "а спину и наблюдать небо, густо усеянное яркими, крупными звездами. Много позже, в одном из своих стихотворений, он писал;
Если б я
поэтом не был,
я бы
стал бы
звездочетом 2.
Как всегда, побывали в глубине лесничества, ездили на Зекарские минеральные воды, отдохнули.
К началу нового учебного года нужно было возвращаться в Кутаис.
Квартиру сняли в доме Чейшвили, на Гегутской улице, No 35. Теперь это улица Цулукидзе. На этой улице жил Александр Цулукидзе - революционер, большевик, который вел тогда революционную работу.
В доме Чейшвили было четыре комнаты. Большая комната направо по коридору была перегорожена ширмой, которая легко передвигалась. За ширмой стояла кровать Володи и стол у окна. Получилась отдельная комната. Когда ему хотелось читать или он ложился спать, Володя задвигал ширму.
Володя аккуратно содержал свои вещи, не разбрасывал их. Книги стопочками лежали на столе и на окне. Он рисовал, выпиливал, переплетал книги и затем все убирал. Володя любил порядок, и ему никогда не нужно было напоминать об уборке. Когда оставались на полу бумажки, опилки, обрезки, он всегда выметал сам - мне никогда не приходилось за ним убирать.
Эта привычка осталась у него на всю жизнь. Уже взрослым, когда он много ездил по городам Советского Союза, где читал свои стихи и делал доклады, он каждый раз, уезжая из Москвы, сам приводил в порядок свою комнату.
Отец, приезжая из лесничества, опрашивал:
- Чем Володя занимается и что сделал?
Володя показывал переплетенные книги, выпиленные вещи, рисунки. Он любил делать из ненужных вещей что-нибудь полезное.
Люда в тот год преподавала в городской школе; вечерами, три раза в неделю, ходила на уроки рисования к художнику Краснухе.
Она готовилась поступить в Строгановское художественно-промышленное училище.
Люда показала художнику Володины рисунки. Они ему понравились, и он предложил заниматься с Володей бесплатно. Володя ходил с сестрой и усердно занимался.
Когда у нас собиралась учащаяся молодежь и начинались танцы, звали танцевать и Володю. Он всегда отказывался, уходил к товарищам в соседний двор и играл в городки. Он любил эту игру.
Играли и в другие игры, которые Володя сам придумывал по прочитанным книгам. Об этом много позже вспоминал он в стихотворении "Мексика":
Помнишь,
из-за клумбы
стрелами
отравленными
в Кутаисе
били
мы
по кораблям Колумба?
Весной и летом до отъезда в Багдади любимым местом прогулок Володи была река Рион. Он купался, играл с товарищами. Однажды он стал тонуть, но его спасли купавшиеся солдаты.
Володя поражал всех своим развитием и знаниями. Уже в эти годы он проявлял свое определенное отношение к людям. Бывало, предложишь ему идти в семью Селезнева, он охотно согласится. Николай Платонович Селезнев, юрист, увлекательно рассказывал о жизни в Петербурге, в Сибири, где ему приходилось жить и работать по окончании университета. К Володе он относился ласково, внимательно, с большим интересом, называл его своим приятелем; играл с Володей в шашки, учил его играть в шахматы.
Когда я звала Володю к другим знакомым, где были его сверстники, Володя возражал:
- Что я буду с ними делать? У них скучно!
У нас продолжали собираться любители чтения: приходили Суворовы - помощник кутаисского лесничего с женой, окончившей высшие женские курсы. Они привезли много книг из Петербурга. Сообща выписывали мы книги и журналы в Кутаис, читали, обсуждали прочитанное. Володя тоже всегда присутствовал, любил слушать, иногда задавал вопросы и принимал участие в обсуждении.
Заметно проявлялся его характер и в отношениях к товарищам. Он дружил с грузинскими мальчиками. Прибегая после игры домой, он спрашивал меня, можно ли пригласить товарищей на чай и ужин. Володя любил пончики, и, когда я давала ему деньги на завтрак в школе, он просил добавить, чтобы угостить товарищей.
Дети любили ходить в театр, где играла труппа Месхишвили. В Кутаис часто приезжали знаменитые артисты того времени из Петербурга, Москвы, Тифлиса.
Новый, 1904 год мы встречали в Кутаисе. Нас приглашали на встречу Нового года в клубы. Клубы эти были для военных. Мы не хотели оставлять детей одних в этот день, пригласили к нам домой их товарищей и подруг, устроили елку. Дома, с детьми, друзьями и родственниками, мы и провели этот вечер.
Год был тяжелый.
В январе 1904 года началась русско-японская война. Настроение у всех было тревожное. Приходила из госпиталя тетя Анюта и много рассказывала о раненых, о мобилизации.
Володя, бывая у Селезнева, разговаривал с ним о войне, следил по карте, висевшей у него на стене, за продвижением русской эскадры.
На лето мы опять уехали в лесничество и жили в Нергиети, соседнем с Багдади селении.
Володя с увлечением, систематически читал газеты и журналы, которые мы выписывали. В это время ему было одиннадцать лет. Знакомый инженер с завода тоже оставлял нам на день много своих газет и журналов.
Почту в Багдади привозили дилижансом к двенадцати часам дня. Из Нергиети до Багдади - четыре километра. Володя ежедневно ходил в Багдади получать почту. По дороге он читал газеты. По шоссе можно было ходить спокойно: медленно тащились арбы, изредка проезжали на лошадях верховые.
Дома принесенные Володей газеты и журналы читали вслух. Он также слушал.
Володе хотелось прочесть как можно больше. Он брал журналы, книги, звал собак, набирал в карманы фруктов, а собакам - хлеба, уходил подальше в сад и ложился под дерево. Собаки Вега и Бостон ложились тут же да траве и "сторожили" его. Там он проводил время спокойно, читал много и ему никто не мешал.
В августе 1904 года Люда собралась ехать в Москву учиться. Провожал ее отец. Он хотел посмотреть Москву и лично познакомиться с тем, как Люда устроится в большом городе. Она остановилась в семье подруги Т. А. Плотниковой, с которой училась в Тифлисе.
Люда выдержала конкурсный экзамен в Строгановское художественно-промышленное училище.
С нетерпением мы ждали возвращения отца из Москвы. Он рассказал нам много интересного о Москве и о дороге.
Володя слушал рассказы отца с большим вниманием и много расспрашивал о Москве. Его все интересовало. С тех пар его всегда тянуло в Москву.
Володя перешел во второй класс, а Оля - в четвертый. После отъезда Люды они почувствовали себя взрослыми. Переписывались с сестрой, много читали, интересовались общественной жизнью, жизнью современной и прошлой.
Я рассказывала Володе о наших предках.
Дедушка Константин Константинович Маяковский служил в городском управлении города Ахалциха. Он был русский, его предки происходили из казаков Запорожской Сечи.
Дедушка Алексей Иванович Павленко, мой отец - украинец, из бывшей Харьковской губернии. Его родные говорили только на украинском языке. Дедушка служил в 155-м пехотном Кубинском полку на Кубани, затем был переведен в Армению. В русско-турецкую войну 1877-1878 годов в звании капитана он погиб в Эрзеруме от тифа.
Бабушка Ефросинья Осиповна Маяковская, урожденная Данилевская, двоюродная сестра писателя Г. П. Данилевского, была из города Феодосии. Бабушка Евдокия Никаноровна Павленко, урожденная Афанасьева, моя мать, жила в юности на Кубани, в станице Терновской, а потом переехала с мужем в Джалал-Оглы, в Армению, так как туда был переведен Кубинский полк.
Володя внимательно выслушал мой рассказ. Он знал только бабушку Евдокию Никаноровну. О других сказал:
И больше к этому разговору никогда не возвращался. Но все, что я ему рассказала о прошлом вашей семьи, когда ему было одиннадцать лет, он запомнил и потом, спустя много лет, в стихотворении "Нашему юношеству" писал:
Я -
дедом казак,
другим -
сечевик,
а по рожденью
грузин.
Девятого января 1905 года началась первая русская революция. В Кутаисе, как и по всей стране, происходили волнения среди рабочих, солдат и учащихся.
Володя вместе с товарищами по гимназии разучивал на грузинском языке "Варшавянку", "Смело, товарищи, в ногу" и другие революционные песни.
Весной 1905 года на берегу бурной реки Рион собирались сходки революционно настроенной молодежи и солдат. Там произносились горячие речи. Володя бывал на этих сходках.
В начале июня 1905 года из Москвы на каникулы приехала Люда, и мы все вместе отправились на лето в Багдади.
Люда привезла политическую литературу, легальную и нелегальную, и давала читать Володе, так как нашла его очень повзрослевшим и интересующимся политическими вопросами. Ему было тогда двенадцать лет.
Люда дала прочитать Володе два запрещенных тогда стихотворения. Одно из них призывало солдат не слушаться царского правительства, которое посылало их на усмирение революционных восстаний:
Постой-ка, товарищ! Опомнися, брат!
Скорей брось винтовку на землю
И гласу рабочего внемли, солдат,-
Народному голосу внемли!
Зачем ты винтовку свою зарядил?
В какого врага ты стреляешь?
Детишек его избиваешь...
Ты здесь убиваешь чужих. У тебя
В деревне семью убивают...
И издали грозно твоя же семья
Тебя же, солдат, проклинает...
Все улицы русских больших городов
Залиты народною кровью...
Там дети рыдают... и тысячи вдов
Клянут свою долюшку вдовью...
Несчастная мать, потерявши дитя,
Над трупиком горько рыдает
И грозно, солдат, проклинает тебя!
Ты слышишь? - Тебя проклинает!
Ты мать и отца у ребенка отнял,
И кто их убийца - он знает.
И вот с легионом рабочих детей
Малютка тебя проклинает...
Постой же, товарищ! Опомнися, брат!
Скорей брось винтовку и с нами
На бой, на кровавый, с врагами...
Так брось же винтовку и громко кричи:
"Нет, братья, солдат - не убийца!
Солдат уж проснулся и даст вам ключи
К покоям царя-кровопийцы!"
Проснулась пехота, проснулся матрос,
Проснулась казацкая сила,
И грязный, отживший военный колосс
Уж жажда свободы сломила...
Постой же, товарищ! Опомнися, брат!
Скорей брось винтовку на землю
И гласу рабочего внемли, солдат,
Народному голосу внемли:
"Честнее на улице, в правом бою
Погибнуть за лучшую долю,
Чем там - на войне - в чужеземном краю
Нам пасть, защищая неволю!" 3
В другом стихотворении высмеивался царь Николай Второй;
Как у нас в городке
Ника.
Из себя вышел вон,
Ножкой топает он
Дико.
И кричит: "Ей-же-ей,
Им не дам, хоть убей,
Воли!
Будет все, как и встарь,
Аль я больше не царь,
Что ли?!
Я повластвую всласть
И не сделаю власть
Мою куцей.
Прикажу все смести,
Но не дам завести
Конституций.
Мне сказала ma mere,
Чтобы брал я пример
С папы.
Всем, кто тянет на трон
Лапы.
Ведь по дудке моей
Пляшет много людей
Очень,
Хоть и молвит молва,
Что моя голова
Кочень.
Земцам будет беда,
Ишь полезли куда?!
Шутки?!
Вам парламент? Да нос
Еще ваш не дорос.
Дудки!
Мне же нос, господа,
Я клянусь, никогда
Не утрете.
Я скажу напрямки:
"Пошли вон, дураки".
".
- Ох ты, царь Николай,
Ты на земцев не лай.
Ишь задорник!
Ты б их слушал совет,
А ругня не ответ -
Ты не дворник!
Лучше земцам внемли:
Они люди земли -
Нашей.
А не то - путь иной:
К немцам с сыном, с женой
И с мамашей! 4
На Володю эти нелегальные стихи произвели огромное впечатление. Он вспоминал их в своей автобиографии и говорил:
"Это была революция. Это было стихами. Стихи и революция как-то объединились в голове".
В августе Люда снова уехала в Москву. Перед ее отъездом мы сфотографировались всей семьей.
Занятия в учебных заведениях шли плохо. Мы получали от Люды волнующие и интересные письма. В свою очередь, мы сообщали ей о наших событиях. Оля и Володя обо всем писали сестре. Эти письма конца 1905 года сохранились.
В одном из них Володя писал:
"Дорогая Люда!
Прости, пожалуйста, что я так долго не писал. Как твое здоровье? Есть ли у вас занятия? У нас была пятидневная забастовка, а после была гимназия закрыта четыре дня, так как мы пели в церкви "Марсельезу". В Кутаисе 15-го ожидаются беспорядки, потому что будет набор новобранцев. 11-го здесь была забастовка поваров. По газетам видно, что и у вас большие беспорядки...
Твой брат Володя".
В другом письме Володя сообщал сестре:
"Дорогая Люда!
Мы получили твое письмо 1-го и сейчас же все уселись писать. Пока в Кутаисе ничего страшного не было, хотя гимназия и реальное забастовали, да и было зачем бастовать: на гимназию были направлены пушки, а в реальном сделали еще лучше. Пушки поставили во двор, сказав, что при первом возгласе камня не оставят на камне. Новая "блестящая победа" была совершена казаками в городе Тифлисе. Там шла процессия с портретом Николая и приказала гимназистам смять шапки. На несогласие гимназистов казаки ответили пулями, два дня продолжалось это избиение. Первая победа над царскими башибузуками была одержана в Гурии, этих собак там было убито около двухсот. Кутаис тоже вооружается, по улицам только и слышны звуки "Марсельезы". Здесь тоже пели "Вы жертвою пали", когда служили панихиду по Трубецкому и по тифлисским рабочим 5.
Пиши и мне тоже. Целую тебя крепко.
Твой брат Володя".
События кутаисской и гимназической жизни 1905 года находили отражение также в письмах Оли, ученицы пятого класса Кутаисской женской гимназии. Она писала сестре в Москву:
"... Сегодня получила твою открытку. Володя тоже перешел в третий класс, что уже тебе должно быть известно.
У нас в Кутаисе полицейских и шпионов, как собак, душат. Позавчера ранили двух полицейских и одного пристава. Один из них уже умер, а два пока живы...
Сегодня у нас сходка по тому поводу, чтобы сбавили нам прибавленные десять рублей 6. Я, конечно, первая согласилась подать требование. Сегодня я все утро с Кургановыми ходила по домам собирать на сходку. Я маме сказала, что я иду на сходку, и мама разрешила, это очень приятно.
... Сегодня у гимназистов должен быть молебен перед ученьем, и они заставили служить панихиду по убитым в Тифлисе".
"... Здесь реалисты и гимназисты бастуют до тех пор, пока не снимут военное положение. Представь, до чего озверела полиция.
В старом здании реального училища "на всякий случай" стоят пушки. Поневоле им приходится бастовать, да я думаю, что и из родных никто не пустит своих детей. У нас была целая неделя забастовка, а вчера начались занятия, учениц приходит по пяти или шести из каждого класса.
... После окончания речей мы по улице прошли с "Марсельезой", но полиция не вмешивалась. У нас теперь собираются хулиганы пройти по улицам с портретом Николая. И тогда, конечно, произойдет та же история, что и в Тифлисе".
В других письмах она сообщала:
"... Мы сегодня потребовали отслужить панихиду по Трубецкому, а также и по убитым в Тифлисе.
"Вы жертвою пали". Теперь мужская гимназия закрыта".
"... Володя сегодня первый раз пошел в гимназию, и с первого же раза гимназисты потребовали себе залу для совещания. Они решили требовать удалить плохих учителей, а также, кажется, и директора, а в противном случае будут бастовать".
Двенадцатилетний Володя весь отдался событиям, которые он переживал с исключительной активностью. Он ходил радостный и гордый. Часто повторял: "Хорошо!" Он настолько интересовался революционными событиями, что звал обо всем происходящем в городе.
Володя дружил со старшими товарищами - революционерами. На Гегутской улице, недалеко от нас помещался социал-демократический комитет. Володя отнес в комитет казенные ружья, которые полагалось отцу иметь для разъездов по лесничеству.
В октябре 1905 года Володя участвовал в политической демонстрации протеста, которая была устроена в Кутаисе в связи с похоронами в Москве большевика Н. Э. Баумана, убитого черносотенцами.
У нас сохранились некоторые книжки и брошюры, которые Володя читал в 1905 году. С большим старанием переплел он свои книжки и брошюрки политического содержания, соединив их в нескольких сборничках.
В одном таком сборничке объединены пять брошюр. Открывается сборничек брошюрой Ф. Энгельса "Крестьянский вопрос во Франции и Германии". В другом сборничке помещены две брошюры и в том числе "Воспоминания о Марксе" В. Либкнехта.
Участвуя в революционной борьбе учащейся молодежи, Оля тоже читала политическую литературу. В одном из писем того времени к сестре в Москву она называет книги, которые тогда читала:
"... Я теперь читаю очень интересные книги. Я купила себе книги - "Положение женщины в настоящем и будущем", "Долой социал-демократов", "Социализм в Японии", "О программе работников", "Что такое рабочий день", "Идеи марксизма в германской рабочей партии", "Буржуазия, пролетариат и коммунизм", "Среди людей мозга" 7. Подобных книг купил себе и Володя 10 штук".
Эту литературу Володя читал "запоем", как он сам пишет в автобиографии. О том, как им были восприняты эти книги, он так записал: "На всю жизнь поразила способность социалистов распутывать факты, систематизировать мир".
Многие из окружающих нас людей считали, что мы предоставляем слишком много свободы и самостоятельности Володе в его возрасте. Я же, видя, что он развивается в соответствии с запросами и требованием времени, сочувствовала этому и поощряла его стремления.
Люда подробно писала нам о событиях в Москве: о похоронах Баумана, о боях на Пресне... Володя и Оля писали ей о демонстрациях, митингах, забастовках в Кутаисе. Занятия всюду прекратились, и мы ждали Люду домой в конце февраля.
19 февраля 1906 года нашу семью постигло тяжелое горе: неожиданно от заражения крови умер отец.
Он готовился сдавать дела багдадского лесничества, так как получил назначение в кутаисское лесничество. Мы радовались, что будем жить все вместе. Но это не осуществилось. Владимир Константинович сшивал бумаги, уколол палец иголкой, и у него сделался нарыв. Он не обратил на это внимания и уехал в лесничество, но там ему стало еще хуже. Вернулся он в плохом состоянии. Операцию было уже поздно делать. Ничем нельзя было помочь... Мы лишились любящего, заботливого отца и мужа.
Владимир Константинович прослужил в багдадском лесничестве семнадцать лет. Отношения его с местными жителями-грузинами были самые сердечные, искренние. Он хорошо говорил по-грузински, и это еще больше сближало его с народом. Он был прост и демократичен и оставил о себе очень хорошую память.
Через три дня после похорон приехала Люда. Пережили вместе наше большое горе, обсудили свое положение и решили переехать в Москву.
Мы остались совершенно без средств; накоплений у нас никогда не было. Муж не дослужил до пенсии один год, и потому нам назначили только десять рублей пенсии в месяц. Я послала заявление в Петербург, в Лесной департамент, о назначении полной пенсии. Распродавали мебель и питались на эти деньги.
На Кавказе у нас было много родственников и друзей. Мы очень сблизились с грузинами, жили с ними дружно. Нам было трудно расставаться с Грузией, мы полюбили ее народ, обычаи. К нам относились здесь исключительно хорошо.
Об этой жизни среди грузинского населения у нас до сих пор остались наилучшие воспоминания.
"Отдадите, когда дети закончат образование".
Так мы выехали в далекий, неизвестный путь. Все родные и знакомые провожали нас. В Тифлисе попрощались с моей сестрой, Марией Алексеевной Агачевой, и друзьями.
Все три дня, которые мы пробыли в Тифлисе, Володя осматривал город. Тифлис ему очень понравился, и он с большим интересом знакомился с городом.
Проехали Баку - город нефти, который промелькнул силуэтами вышек. Володя на всех остановках выходил, всем интересовался. Ехали мы в почтовом поезде - он стоял на станциях довольно долго.
Кавказ и горы остались позади.
Проехали Дон (обмелевший летом, он показался нам неглубоким и узким), город Ростов-на-Дону. На станциях встречались крестьянки в ярких ситцевых сарафанах, в вышитых рубашках...
Мы уже в России.
Равнина. Видим русские деревни, маленькие крестьянские дома с почерневшими соломенными крышами. В вагоны заходят крестьяне в лаптях, женщины в ситцевых платках. В поле женщины, нагнувшись, жнут пшеницу серпами.
Проехали города Воронеж и Рязань и с волнением приближались к Москве. Впереди все было новым и неизвестным.
В Москве остановились в Петровском-Разумовском, на даче у кавказских знакомых Плотниковых. Они нас встретили на платформе, где петербургский поезд, в котором мы ехали, стоял всего пять минут. Володя усиленно помогал выгружаться из вагона.
Итак, 1 августа 1906 года мы навсегда поселились в Москве. Нашли квартиру на углу Козихинского переулка и Малой Бронной улицы, в доме Ельцинского, на третьем этаже.
Пришли в пустую квартиру. Нужно было занять денег у знакомых, чтобы купить самую необходимую мебель. Кое-что дали знакомые.
Трудно было устраиваться. Огромный город жил своей жизнью, и мы среди миллиона людей решились бороться за свое существование, за свое будущее.
Я поехала в Петербург хлопотать об увеличении пенсии. В получении пенсии мне помог - через министерство государственных имуществ - брат мужа, Михаил Константинович Маяковский. Из Тифлиса он был переведен лесничим Беловежской пущи и жил в Польше, в Пружанах. Он сообщил, что мне необходимо приехать в Петербург. После долгих и тяжелых хлопот, разговоров и убеждений мне с детьми назначили пятьдесят рублей пенсии.
Возвращаясь из Петербурга, я заболела в дороге воспалением легких и долго проболела.
Во время моей болезни была получена телеграмма из Польши о скоропостижной смерти Михаила Константиновича.
Я сказала Володе:
- Теперь ты наследник фамилии Маяковских.
Однажды, когда Володя был маленький и его носили еще на руках, Михаил Константинович сказал: "Вот кто будет наследником нашей фамилии!" Так и случилось.
Квартира обходилась дорого, Нам посоветовали одну комнату из трех сдать. У нас поселился знакомый Люды, грузин. Он вскоре уехал, а вместо себя поселил товарища - студента второго курса, тоже грузина, социал-демократа.
(ныне улица Воровского) и Большой Молчановки.
Володю очень интересовала жизнь Москвы, о которой он знал по рассказам и книгам.
Тогда в центре города ходили трамваи, а на других улицах - конки. Было много извозчиков. Володя больше всего ходил пешком по Тверской, Садовой и другим улицам и переулкам, изучая достопримечательности Москвы, а главное - людей и их жизнь в большом городе.
По приезде в Москву Володя и Оля познакомились с Медведевым - братом подруги Люды, коренным москвичом, и он знакомил их с Москвой.
Медведев учился в Третьей гимназии и был старше Володи на два класса. Вместе с Володей они ходили в кино. Володю очень заинтересовало киноискусство, он был увлечен им, но за неимением денег часто ходить в кино не мог. Кинематографов было тогда мало, все немые; картины шли плохие.
По вечерам Володя с Олей посещали вечерние курсы рисования при Строгановском училище. Занимались они настолько успешно, что преподаватель Маслин прислал им благодарственное письмо.
Люда доставала работу - выжигание и разрисовку различных деревянных вещей: коробочек, пасхальных яиц, шкатулок.
Володя хорошо рисовал и еще в Кутаисе умел выжигать. Он помогал сестре, а утром относил готовые вещи в магазин, так как Люда опешила в Строгановское училище. Этот труд оплачивался плохо, но работа была всегда.
Наступила зима, все покрылось глубоким снегом. Стояли сильные морозы. На улицах появились сани.
Дети радовались зиме: катались на салазках, на коньках, на лыжах.
На Кавказе холодной зимы не бывало, и зимние развлечения нам не были знакомы. Здесь же, на севере, все было интересно и ново. Но больше всего Володю интересовали новые знакомые и жизнь соседей-студентов. Он часто заходил к ним в комнату, брал книги, слушал разговоры и споры. Там читали листовки, прокламации, книги легальные и нелегальные, говорили о том, что готовится революция, свержение царизма, помещичьей и буржуазной власти.
Я беспокоилась, не мешает ли Володя своим присутствием студентам, но они мне говорили: "Володя серьезный мальчик, много читает, и нам он не мешает".
Об этом времени Володя так записал в автобиографии:
"Беллетристики не признавал совершению. Философия. Гегель. Естествознание. Но главным образом марксизм. Нет произведения искусства, которым бы я увлекся более, чем "Предисловием" Маркса. Из комнат студентов шла нелегальщина. "Тактика уличного боя" и т. д. Помню отчетливо синенькую ленинскую "Две тактики". Нравилось, что книга срезана до букв. Для нелегального просовывания. Эстетика максимальной экономии".
К нам часто приходили студенты и курсистки, боровшиеся на баррикадах в 1905 году и участвовавшие в демонстрации на похоронах Баумана. Эти волнующие, интересные разговоры увлекали Володю. Он все это хорошо знал и понимал.
Володя в тринадцать лет был не только физически развит и выглядел на несколько лет старше - он был развит также и умственно: был очень начитан, серьезен и вполне мог общаться с наиболее передовыми учениками старших классов и студентами.
Знакомый нашей семьи Иван Богданович Караханов в своих воспоминаниях о том времени, когда Володя ходил к нему на занятия, характеризует его как очень серьезного, вдумчивого, политически вполне грамотного и подготовленного для революционной работы товарища.
Я и другие члены семьи относились к Володе как к взрослому, хотя он был самый младший из детей. Даже в Кутаисе в 1905-1906 годах он был уже взрослым, самостоятельным и не нуждался в особой опеке.
Пришла весна. По Москве-реке плыли большие глыбы льда. Это для нас было интересное зрелище, так как на Кавказе реки не замерзают.
Кончился первый учебный год. Нужно было устраиваться на лето. Знакомые по Кавказу Коптевы помогли нам в этом. Они уехали на дачу и взяли Олю, предоставив ей урок - заниматься, с семилетним мальчиком, а нам на лето бесплатно оставили свою квартиру.
Люда на лето поступила работать в редакцию газеты "Новости дня". Работала ночью, в тяжелых условиях. Деньги хозяин задерживал, а под конец не заплатил - обанкротился.
В августе мы переехали на квартиру по Третьей Тверской-Ямской улице. В этой квартире в двух комнатах жили студенты, которые знали товарищей, живших у нас раньше. К ним также приходили товарищи-революционеры. И по-прежнему с этой революционной молодежью Володя проводил все свободное время.
Со студентами и сестрами ходил Володя на студенческие вечеринки. Там читал он Горького: "Песню о Буревестнике", "Песню о Соколе" и другие революционные стихи и прозу. Пели студенческие революционные песни.
Володя усилению читал политическую и научную литературу, которую доставал у товарищей и в библиотеках. Постоянно читал газеты.
Утром, когда просыпался, он первым делом спрашивал:
- Газета есть?
Он ходил о гимназию, но занят был больше другими делами: читал, вел пропаганду среди рабочих. Ему исполнилось четырнадцать лет.
Был конец 1907 года.
В квартире у нас была явка: встречались партийные товарищи. Приходили порознь, по два-три человека, тайно от полиции, поговорить о революционных делах, получали или приносили нелегальную литературу - листовки, прокламации. Все это были старшие товарищи, профессиональные революционеры. Среди них Володя был как равный.
Знакомство с товарищами-земляками с Кавказа не только не прекращалось, но, наоборот, расширялось.
У нас на квартире жили сестры Туркия, из Сухума. К ним приходили студенты-грузины. Позже жили Алексеевы-Месхиевы, курсистка Ершова. Заходили кутаисские знакомые - братья Ставраковы. У нас с ними были хорошие, дружеские отношения. Дружили и с москвичами.
Одно время у нас на квартире жил студент консерватории Николай Иванович Хлестов. Володя всегда просил его:
- Ну, Коля, спой мне "О, дайте, дайте мне свободу!"8
Он очень любил эту арию. Любил также романс Шумана на слова Гейне "Я не сержусь", "Гонец" Римского-Корсакова и особенно - русские частушки и песни.
Как всегда, у нас собиралось большое общество молодежи. Володя был самым младшим. Однажды у меня спросила знакомая: "Сколько лет Володе?" - и удивилась, что ему только четырнадцать лет. А когда она ушла, Володя обиженно сказал мне:
- Зачем говорить, сколько мне лет!
Он говорил, что ему семнадцать лет. Так он выглядел, и ему хотелось скорее быть взрослым.
Володя был серьезным, целеустремленным, и детство у него давно кончилось.
В 1908 году он вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию (большевиков).
Он часто уходил по вечерам и возвращался домой очень поздно. По поручению партии он вел пропаганду среди рабочих.
Вскоре он был арестован и привлечен к ответственности по делу нелегальной типографии Московского комитета партии большевиков.
Арестовали его 29 марта 1908 года в Грузинах, в Ново-Чухнинском переулке, где помещалась подпольная типография Московского комитета РСДРП (большевиков). После обыска в типографии и ареста рабочего-большевика, подпольщика Трифонова полиция устроила там засаду.
Володя не носил гимназической формы, а ходил в длинном пальто и папахе, которые дал ему товарищ. В этом пальто и папахе его и арестовали.
Выйдя на свободу, Володя тут же стал продолжать партийную подпольную работу. За ним усиленно следила полиция, давшая ему кличку "Высокий".
Уходя из дому, он надевал шапку и запевал:
Плохой тот мельник должен быть,
Кто дома хочет вечно жить.
9
Через некоторое время, в январе 1909 года, Володя был арестован вторично, но его вскоре выпустили за отсутствием улик.
Жизнь Володи и окружающих его товарищей проходила в борьбе против царского правительства - за свободу, за лучшую, справедливую, счастливую жизнь.
Володя крепко верил в эту жизнь сам и убеждал других. Он часто говорил мне о будущей жизни, когда мам и всем будет лучше.
Володя не мог оставаться без дела. Как только вышел из тюрьмы, он поступил в Строгановское художественно-промышленное училище и в то же время вел партийную работу.
В третий раз его арестовали 2 июля 1909 года в связи с побегом тринадцати политкаторжанок из женской политической тюрьмы на Новинском бульваре. Большое сочувствие сидящим в Новинской тюрьме женщинам-политкаторжанкам вызвало у нас желание помочь им освободиться от царских тюремщиков. И мы приняли посильное участие в организации этого побега: шили для беглянок гимназические платья. В связи с этим делом Володя был арестован.
Просидел он в тюрьме до 9 января 1910 года. Его переводили из одной полицейской части в другую - Басманную, Мещанскую, Мясницкую - и, наконец, перевели в Бутырскую тюрьму, в одиночную камеру No 103.
Полиция хотела выслать его на три года в Нарымский край. После моих хлопот, ввиду его несовершеннолетия, он был освобожден и отдан под надзор полиции.
В тюрьме Володя много читал, занимался и писал революционные стихи. При выходе из тюрьмы у него тетрадь со стихами отобрали. К этому времени относится его решение заняться живописью и "делать социалистическое искусство" 10
Чтобы подготовиться в Училище живописи, ваяния и зодчества, Володя поступил в студию художника-реалиста П. И. Келина и очень усердно занимался. Он первый приходил в студию и последний уходил, как говорил о нем художник Келин. Он никогда не расставался с альбомом, всегда что-нибудь зарисовывал. Ему хорошо удавались портреты и карикатуры.
Много лет спустя, в 1943 и 1944 годах, П. И. Келин, бывший учитель Володи, сделал два его портрета. Они хранятся в Библиотеке-музее Маяковского в Москве.
В 1911 году Володя поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества. Здесь он снова начал писать стихи. Ему хотелось писать о новой, будущей жизни новыми словами.
В 1912 году, будучи в этом училище, он впервые стал печатать свои стихи.
Володя был против буржуазного искусства. За резкие выступления, в которых он неуважительно отзывался об этом искусстве, в феврале 1914 года его исключили из училища.
Володя все больше и больше писал и печатал свои стихи. Однажды он сказал мне:
- На столе у меня на клочках бумаги и на папиросных коробках записаны слова и строчки стихов, которые мне нужны, - не убирайте и не выбрасывайте их.
Я сказала ему, что хорошо бы все же закончить художественное учебное заведение.
- Для рисования нужна мастерская, полотно, краски и прочее, а стихи можно писать в записную книжку, тетрадку, в любом месте. Я буду поэтом.
Я читала первые стихи и говорила: "Их печатать не будут", на что Володя, уверенный в своей правоте, возразил:
- Будут!
Его вступление в литературу буржуазное общество приняло враждебно и шумно: пошла ругань в газетах и журналах. Им не понравились в молодом пылком поэте новое содержание его стихов и стихотворная форма, над которой он тогда работал, которую искал.
читал свои стихи, направленные против буржуазии.
Демократическая молодежь, сидящая на галерке, относилась к поэту с большим доверием и интересом, чувствуя в его стихах призыв к разрушению старого общества.
В первом ряду обычно сидела полиция с полицмейстером во главе, но они не всегда понимали, что серьезно и что шутка.
На мой вопрос, почему он пишет так, что не все понятно, Володя ответил:
- Если я буду писать все ясно, то мне в Москве не жить, а где-нибудь в сибирской ссылке, в Туруханске. За мной следят, и я же не могу сказать открыто: "Долой самодержавие!"
"Облако в штанах", написанной в 1915 году, он достаточно ясно сказал об этом:
Я
обсмеянный у сегодняшнего племени,
как длинный
скабрезный анекдот,
вижу идущего через горы времени,
Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
В это время Володя много ездил по городам России, выступал с чтением своих стихов и делал доклады на литературных вечерах. Особенно много выступал он в Москве, но я на этих вечерах не бывала. На них бывали его сестры.
Володя говорил:
- Мамочка, я не хочу, чтобы вы бывали на вечерах, где меня ругают и нападают на меня. Вам будет неприятно, и вы будете волноваться.
Но на некоторые вечера он приглашал меня. И, слушая его выступления, я видела и чувствовала, что ему словно хотелось охватить своим взглядом весь земной шар, жизнь всего человечества, страдающего от насилия и несправедливости.
Время было волнующее. Все больше нарастал в народе гнев против царского правительства и бесчеловечной, ненужной народу империалистической войны.
В 1915 году Володя уехал в Петроград. Он был призван на военную службу и служил в автомобильной школе. Здесь он продолжал заниматься литературой.
Мы все время переписывались, и он часто приезжал к нам и рассказывал о своем знакомстве с Алексеем Максимовичем Горьким. Это нас радовало.
А. М. Горький очень ценил молодого поэта Маяковского и напечатал отрывок из поэмы "Война и мир" в журнале "Летопись".
"Детство" с надписью:
"Без слов, от души. Владимиру Владимировичу Маяковскому. М. Горький".
Эту книгу с надписью Володя привез из Петрограда и просил меня сохранить ее, так как он много ездил и боялся ее потерять.
Москва, 1952-1953.
Примечания
(1867-1954) - мать поэта.
Воспоминания печатаются по тексту книги: А. А. Маяковская, Детство и юность Владимира Маяковского, Детгиз, М. -Л. 1953.
В сборник включены воспоминания, относящиеся к 1893-1915 годам.
1 В автобиографии "Я сам" Маяковский писал: "Какая-то "Птичница Агафья". Если б мне в то время попалось несколько таких книг - бросил бы читать совсем. К счастью, вторая - "Дон-Кихот". Вот это книга! Сделал деревянный меч и латы, разил окружающее" I, 12). "Птичница Агафья" - рассказ для детей младшего возраста К. В. Лукашевич.
2 Цитата из стихотворения "Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви".
3 Распространенная в годы первой русской революции песня неизвестного автора "К солдату".
4 Сатирическое стихотворение неизвестного автора. В нем высмеивается первая речь, которую произнес после своего вступления на престол Николай Второй перед депутатами от земств и городов, назвав их надежды на конституцию "бессмысленными мечтаниями".
5 скоропостижно скончался. Его похороны в Москве вызвали манифестацию учащейся молодежи.
Панихида по Трубецкому была отслужена в тифлисской первой мужской гимназии. Вскоре после этого - 22 октября 1905 г. - правительством была устроена в Тифлисе монархическая демонстрация, о которой пишет Маяковский в письме к сестре, как о "новой, блестящей" победе, одержанной казаками в городе Тифлисе. В Кутаисе в мужской и женской гимназиях, по требованию учащихся, была отслужена панихида по Трубецкому, а также по рабочим, убитым казаками в Тифлисе.
6 Имеется в виду сходка кутаисских учащихся, требовавших отмены приказа о повышении платы за обучение в гимназии.
7 Перечислены следующие брошюры: А. Бебель "Положение женщины в настоящем и будущем", Одесса, изд. "Буревестник", 1905; В. Бракке "Долой социал-демократов", несколько изданий; Ж. Лонге "Социализм в Японии", несколько изданий; Ф. Лассаль "Программа работников", несколько изданий; К. Каутский и Б. Шенланк "Идеи марксизма в германской рабочей партии", Спб. 1905; "Буржуазия, пролетариат и коммунизм" - под этим названием издан "Манифест Коммунистической партии" К. Маркса и Ф. Энгельса. Одесса, изд. Алексеевой, 1905, там же второе издание с предисловиями авторов и Г. В. Плеханова.
8 Слова из арии князя Игоря в опере Бородина "Князь Игорь".
9 "В путь".
10 Из автобиографии "Я сам"