Два не совсем обычных случая

      ДВА НЕ СОВСЕМ ОБЫЧНЫХ СЛУЧАЯ

    Ежедневно
    как вол жуя,
    стараясь за строчки драть, -
    я
    не стану писать про Поволжье:
    про ЭТО -
    страшно врать.
    Но я голодал,
    и тысяч лучше я
 10 знаю проклятое слово - "голодные!"
    Вот два,
    не совсем обычные, случая,
    на ненависть к голоду самые годные.

    Первый. -
    Кто из петербуржцев
    забудет 18-й год?!
    Над дохлым лошадьем вороны кружатся.
    Лошадь за лошадью падает на лед.
    Заколачиваются улицы ровные.
 20 Хвостом виляя,
    на перекрестках
    собаки дрессированные
    просили милостыню, визжа и лая.
    Газетам писать не хватало духу -
    но это ж передавалось изустно:
    старик
    удушил
    жену-старуху
    и ел частями,
 30 Злился -
    невкусно.
    Слухи такие
    и мрущим от голода,
    и сытым сумели глотки свесть.
    Из каждой поры огромного города
    росло ненасытное желание есть.
    От слухов и голода двигаясь еле,
    раз
    сам я,
 40 с голодной тоской,
    остановился у витрины Эйлерса -
    цветочный магазин на углу Морской.
    Малы - аж не видно! - цветочные точки,
    нули ж у цен
    необъятны длиною!
    По булке должно быть в любом лепесточке.
    И вдруг,
    смотрю,
    меж витриной и мною -
 50 фигурка человечья.
    Идет и валится.
    У фигурки конская голова.
    Идет.
    И в собственные ноздри
    пальцы
    воткнула.
    Три или два.
    Глаза открытые мухи обсели,
    а сбоку
 60 жила из шеи торчала.
    Из жилы
    капли по улицам сеялись
    и стыли черно, кровянея сначала.
    Смотрел и смотрел на ползущую тень я,
    дрожа от сознанья невыносимого,
    что полуживотное это -
    виденье! -
    что это
    людей вымирающих символ.
 70 От этого ужаса я - на попятный.
    Ищу машинально чернеющий след.
    И к туше лошажьей приплелся по пятнам;
    Где ж голова?
    Головы и нет!
    А возле
    с каплями крови присохлой,
    блестел вершок перочинного ножичка -
    должно быть,
    тот
 80 работал над дохлой
    и толстую шею кромсал понемножечко
    Я понял:
    не символ,
    стихом позолоченный,
    людская
    реальная тень прошагала.
    Быть может,
    завтра
    вот так же точно
 90 я здесь заработаю, скалясь шакалом.

    Второй. -
    Из мелочи выросло в это.
    Май стоял.
    Позапрошлое лето.
    Весною ширишь ноздри и рот,
    ловя бульваров дыханье липовое.
    Я голодал,
    и с другими
    в черед
100 встал у бывшей кофейни Филиппова я.
    Лет пять, должно быть, не был там,
    а память шепчет еле:
    "Тогда
    в кафе
    журчал фонтан
    и плавали форели".
    Вздуваемый памятью рос аппетит;
    какой ни на есть,
    но по крайней мере -
110 обед.
    Как медленно время летит!
    И вот
    я втиснут в кафейные двери.
    Сидели
    с селедкой во рту и в посуде,
    в селедке рубахи,
    и воздух в селедке.
    На черта ж весна,
    если с улиц
120 люди
    от лип
    сюда влипают все-таки!
    Едят,
    дрожа от голода голого,
    вдыхают радостью душище едкий,
    а нищие молят:
    подайте головы.
    Дерясь, получают селедок объедки.

    Кто б вспомнил народа российского имя,
130 когда б не бросали хребты им в горсточки?!
    Народ бы российский
    сегодня же вымер,
    когда б не нашлось у селедки косточки.
    От мысли от этой
    сквозь грызшихся кучку,
    громя кулаком по ораве зверьей,
    пробился,
    схватился,
    дернул за ручку -
140 и выбег,
    селедкой обмазан -
    об двери.

    Не знаю,
    душа пропахла,
    рубаха ли,
    какими водами дух этот смою?
    Полгода
    звезды селедкою пахли,
    лучи рассыпая гнилой чешуею.

150 Пускай
    полусытый,
    доволен я нынче:
    так, может, и кончусь, голод не видя, -
    к нему я
    ненависть в сердце вынянчил,
    превыше всего его ненавидя.
    Подальше прочую чушь забрось,
    когда человека голодом сводит.
    Хлеб! -
160 вот это земная ось:
    на ней вертеться и нам и свободе.
    Пусть бабы баранки на Трубной нижут,
    и ситный лари Смоленского ломит, -
    я день и ночь Поволжье вижу,
    солому жующее, лежа в соломе.

    Трубите ж о голоде в уши Европе!
    Делитесь и те, у кого немного!
    Крестьяне,
    ройте пашен окопы!
170 Стреляйте в него
    мешками налога!
    Гоните стихом!
    Тесните пьесой!
    Вперед врачей целебных взводы!
    Давите его дымовою завесой!
    В атаку, фабрики!
    В ногу, заводы!
    А если
    воплю голодных не внемлешь, -
180 чужды чужие голод и жажда вам, -
    он
    завтра
    нагрянет на наши земли ж
    и встанет здесь
    за спиною у каждого!

    [1921]