Из беседы с редактором газеты «Фрайгайт»
Поэт говорит:
— Вот мы — «отсталый», «варварский» народ. Мы только начинаем. Каждый новый трактор для нас — целое событие. Еще одна молотилка — важное приобретение. Новая электростанция — чудо из чудес. За всем этим мы пока еще приезжаем сюда. И все же — здесь скучно, а у нас весело; здесь все пахнет тленом, умирает, гниет, а у нас вовсю бурлит жизнь, у нас будущее.
До чего тут только не додумались?! До искусственной грозы. Тем не менее прислушайтесь — и вы услышите мертвую тишину. Столько электричества для освещения, что даже солнце не может с ним конкурировать, — и все же темно. Такой богатый язык, с тысячами всевозможных газет и журналов, и такое удивительное косноязычие, и такое безмолвие. Рокфеллеры, Морганы, — вся Европа у них в долгу, тресты над трестами — и такая бедность.
— с небоскребами, дворцами, отелями, магазинами и толпами людей, и мне кажется, что я брожу по развалинам, меня гнетет тоска. Почему я не чувствую этого в Москве, где мостовые действительно разрушены, многие дома сломаны, а трамваи переполнены и изношены донельзя? Ответ простой: потому что там бурлит жизнь, кипит энергия всего освобожденного народа — коллектива; каждый новый камень, каждая новая доска на стройке есть результат коллективной инициативы.
А здесь? Здесь нет энергии, одна сутолока бесформенной, сбитой с толку толпы одураченных людей, которую кто-то гонит, как стадо, то в подземку, то из подземки, то в «эл», то с «эл»
Все грандиозно, головокружительно, вся жизнь — «Луна-парк». Карусели, аэроплан, привязанный железной цепью к столбу, любовная аллея, которая вот-вот должна привести в рай, бассейн, наполняемый водой при помощи пожарной кишки, — все это только для того, чтобы еще больше заморочить людям голову, выпотрошить их карман, лишить их инициативы, не дать им возможности думать, размышлять. Так и дома, и на фабрике, и в местах для развлечений. Печаль отмерена аршином, радость отмерена аршином. Даже деторождение — профессия… И это свобода? Помните мою «Мистерию-буфф»:
— «биг, вери биг сити».
Наши «сто пятьдесят миллионов» — вот кто создает индустриализацию, вооружает жизнь техникой. Всего восемь лет прошло, восемь лет восстания, борьбы со всем старым. Какой переворот в умах, какой взлет культуры во всех областях жизни!
«муви» (фильмы) и ваши. У нас пока еще очень слабая техника, тусклое освещение. У вас здесь — последнее слово техники, море света. Зато у нас все насыщено ломкой старья, стремлением к созданию новой социальной системы, которую строят «безумцы из безумцев». А у вас мораль сентиментальных глупцов, как если бы вы вдруг попали в глухую провинцию в средние века. Как может такая мораль сочетаться с высшим достижением техники — с радио?
Мы так увлеклись разговором, что совершенно не заметили, как дошли до Сентрал-парка. Уселись на скамье в аллее, выходящей прямо на Пятую авеню. Сумерки. Какой-то сумасшедший водоворот автомобилей, автобусов, трамваев, все более увеличивающихся масс людей. Нет ему ни конца, ни начала. Все стучит и гремят, звенит и грохочет. Маяковский весь погружен в себя. Я вижу, как подействовал на него своеобразный говор улицы. Он словно впитывает в себя все эти звуки. Вот он вынул из кармана свой блокнот в черной кожаной обложке и что-то быстро-быстро вписывает в него, как бы в такт окружающему шуму. Его фигура начинает привлекать всеобщее внимание. Кое-кто удивленно оглядывается на него. Сам он, однако, не замечает никого, даже меня, сидящего рядом.
Вдруг Маяковский поднялся и отрывисто бросил:
— Пошли!
— Уловил темп Нью-Йорка, глухой темп, придушенный. Это будет новое стихотворение: «Маяковский на Пятой авеню»
А спустя некоторое время добавил:
— Пойди начни писать об отдельном лице. Не стоит оно этого. Какое значение имеет отдельная личность по сравнению с миллионами? Одно лицо ничего не может создать, абсолютно ничего. Америка все больше и больше меня в этом убеждает. К черту такую гигантскую технику. Образец индустриализма и такое духовное убожество. Это меня в дрожь бросает. Вот если бы наши русские рабочие и крестьяне достигли в области машиностроения хотя бы трети того, чего достигли вы, они показали бы чудеса. Они бы не одну новую Америку открыли.
[1925]
Примечания
Из беседы с редактором газеты «» (стр. 226). Газ. «Фрайгайт», Нью-Йорк, 1925, № 135, 14 августа.
Перевод с еврейского.
Беседа с редактором газеты «Фрайгайт» Шахно Эпштейном состоялась во время пребывания Маяковского в Нью-Йорке в августе 1925 года.
Эпштейн«Червоний шлях», Харьков, 1930, № 5–6.
Стр. 227. …то в «эл», то с «эл» — «эл» — элевейтор — надземная городская железная дорога.
Стр. 228. «Маяковский на Пятой авеню». — Вероятно, речь идет о стихотворении, получившем потом название «Бродвей».